Новая этика всё больше проникает в нашу жизнь. В книжном мире США даже появилась новая профессия — sensitivity/diversity editor. Так называется человек, который читает вашу книгу и говорит, какие места и фрагменты унизительны или оскорбительны для тех или иных групп населения. Поскольку до наших широт diversity editors пока не добрались, как же поступить нашим авторам, чтобы их книги никого не оскорбили, а самого писателя ни в чём не обвинили? Об этом читайте в нашем материале.

Культурная экспроприация

Кейс: Дженин Камминс, «Американская грязь»

Весной 2020 года на прилавках книжных магазинов появился роман Дженин Камминс «Американская грязь». Вокруг книги ещё до её выхода разгорелся небывалый ажиотаж: за право её издания на аукционе боролись сразу девять издательств, победителю пришлось раскошелиться на семизначную цифру, а стартовый тираж романа составлял 500 тысяч копий.

Главная героиня книги Лидия — владелица книжного магазина в Акапулько и жена журналиста-расследователя. После того как люди местного наркокартеля убивают её мужа и всю её семью за исключением самой Лидии и её восьмилетнего сынишки, герои решают бежать в США, вот только пробираться в страну им придётся нелегально.

Камминс несколько лет собирала материал для книги, общалась с мигрантами, консультировалась с юристами и правозащитниками и ездила в Мексику, где брала интервью у членов семей, депортированных из США. В интервью писательница говорила, что своей книгой хочет передать одну простую мысль: «Нелегальные эмигранты — тоже люди».

Однако ещё до выхода романа на Камминс полилась критика со стороны… латиноамериканских эмигрантов. Писательницу обвиняли в недостоверности, в поверхности описываемых образов, в незнании местных обычаев, в плохом понимании мексиканского диалекта испанского языка и в прочих фактических ошибках, в подверженности стереотипам и клише.

Одни критики возмущались, что Камминс — недостаточно латинос, чтобы писать о проблемах мексиканцев (бабушка писательницы родом из Пуэрто-Рико), другие жаловались, что вся издательская индустрия в США — слишком белая, и выход книги Дженет Камминс перекрывает доступ к трибуне латиноамериканским голосам. А американская писательница мексиканского происхождения Мириам Гурба и вовсе назвала «Американскую грязь» «травматичным порно, прикрытым фиговым листком социальной справедливости».

Писатели всегда говорили о тех проблемах, что их волновали, и писали о тех местах, которые их очаровывали. Артур Конан Дойль никогда не бывал в Южной Америке, Жюль Верн написал большинство своих книг, не покидая собственного кабинета, а знакомство Джеймса Клэвелла с Японией ограничивается трёхлетним пребыванием в японском лагере для военнопленных.

Однако в последнее время в западной литературе получило развитие такое направление, как #OwnVoices. Героями #OwnVoices становятся представители социальных групп, которые недостаточно представлены в литературе. Для его последователей было важно, чтобы и сам автор относился к той же самой группе, что и его герой.

Примерно в то же время в англоязычной среде стали появляться обвинения в культурной экспроприации — писателей, не относящихся к определённым культурам, в первую очередь к восточным, афроамериканским и латиноамериканским, стали обвинять в том, что они не имеют права писать о чужих культурах, поскольку они экспроприируют её и занимают место представителей этой самой культуры.

По сути, здесь происходит подмена понятий. Занимающийся художественной литературой писатель по определению может писать о чём угодно, поскольку всё, что он создает, — это вымысел, фикция, художественная проза. Если бы все писатели черпали идеи только из своей жизни и ограничивались только собственной культурой, то существующие жанры литературы сократились бы до мемуаров и автофикшен.

А как в таком случае поступать с другими жанрами, например с фантастикой, фэнтези, историческими романами? Неужели ради того, чтобы написать научную фантастику, нужно слетать в космос? Только ковбой из XIX века может написать вестерн? Ну а книги об эльфах, драконах и инопланетянах могут писать только эльфы, драконы и инопланетяне?

Да, возможно американской литературе не хватает голосов этнических и культурных меньшинств, но неужели ради того, чтобы предоставить им трибуну, нужно сначала заткнуть рот тем, кто считается слишком сильно представленным большинством. Суть равноправия и демократии заключается в том, что всем предоставляются равные возможности, а не в том, что какие-то социальные группы получают преференции.

А если речь к тому же идёт о таких социально незащищённых слоях населения как нелегальные мигранты, то что должно иметь большее значение: принадлежность того, кто расскажет эту историю, или чтобы об этой истории узнало как можно больше народу? Да, возможно, книга Дженнет Камминс получила больше поддержки, чем получила бы на её месте книга, написанная, скажем, Мириам Гурбой?

Но разве Камминс в этом виновата?

Да, её можно попенять за фактические ошибки: незнание реалий, неправильное использование языка и прочие заблуждения. Но нельзя винить писательницу за то, что она захотела написать о заинтересовавшей её проблеме.

Какие уроки можно вынести из данного кейса?

• Писатель имеет полное право писать обо всём, что его волнует.
• Но, если он пишет на столь горячую и щепетильную тему, стоит быть осторожным вдвойне. Даже если он напишет максимально крутую книгу, его «сожрут» за фактические косяки, особенно если он не принадлежит к той группе, о которой взялся писать. Поэтому все факты нужно описать крайне достоверно. В подобных описаниях не должно быть устаревших стереотипов, туристического снобизма или прочих фактических ошибок. Оптимальный вариант — при написании подобных книг постоянно консультироваться у представителей тех культур, народностей и рас, о которых идёт речь. На самом деле, так стоит делать всегда при написании любой книги, которая хотя бы отчасти основана на реальных событиях. А перед отправкой романа редактору лучше показать текст рукописи бета-тестерам, представляющим ту общность, о которой идёт речь. В таком случае, если в роман и пролезли какие-то неточности или оплошности, до читателя они не дойдут.

Личная экспроприация

Кейс: Кристен Рупеньян, «Кошатник»

В декабре 2017 года в журнале New Yorker вышел рассказ молодой писательницы Кристен Рупеньян «Кошатник». Главная героиня рассказа, студентка Марго знакомится с Робертом, обаятельным мужчиной старше себя. Легкий флирт сменяется перепиской в мессенджерах, переписка перетекает в свидание, но свидание проходит неудачно и заканчивается крайне плохим сексом, а после Роберт ещё долго изводит Марго назойливыми и оскорбительными сообщениями в соцсетях.

История оказалась вирусной. Рассказ набрал свыше 4,5 миллионов просмотров и стал самым читаемым материалом в истории журнала, а сама Рупениан получила от издательства Simon & Schuster миллионный аванс за права на издание сборника из двенадцати рассказов. Всё шло замечательно, а затем в июле 2021 года в онлайн-издании Slate вышло эссе Алексис Новицки, в котором девушка заявила, что рассказ «Кошатник» основан на случае из её жизни, который Рупениан позаимствовала без всякого разрешения.

Как уже говорилось в предыдущей главе, писатели всегда использовали истории, случившиеся с другими людьми. Но, как правило, герои этих историй знают о том, что общались с писателем, и давали своё разрешение использовать их опыт в книге.

Рупеньян ни о чём не спрашивала Новицки, девушка даже не подозревала о существовании писательницы. А сама Рупеньян в это время, словно сталкер, собирала по социальным сетям Новицки информацию, необходимую для того, чтобы придать Марго достоверности. Когда рассказ опубликовали, ничто в нём не указывало на истинную личность Марго. Но все, кто знал Алексис Новицки, мигом узнали в Марго её. Для самой Новицки это событие стало шоком, причём не столько от того, что её история ушла в народ, а от того, что кто-то тайно собрал о ней столько личной информации.
Да, в защиту Рупеньян можно сказать, что она не подозревала о той популярности, которая на неё свалится. Но она настолько небрежно обошлась с полученной ею информацией, что не изменила ни родного города своей героини, ни её работы, ни обстоятельств её первого свидания с парнем, который лёг в основу персонажа Роберта.

Какие уроки мы можем вынести из этого кейса?

• Если вы собираетесь использовать в своей прозе реальную историю из жизни других людей, всегда заручитесь их согласием. Если можно, письменным.
• Если вы хотите описать в своей прозе историю реального человека, даже если он дал вам своё согласие, постарайтесь сделать так, чтобы никто не узнал в вашем герое этого человека: поменяйте имя, место действия, место его работы и обстоятельства события.
• Перед публикацией произведения дайте прочесть заинтересованным лицам те куски, где появляются люди и события, основанные на их истории.

Чувства других людей

Кейс: Карл Уве Кнаусгор, «Моя борьба»

В 2009 году в жизни малоизвестного за пределами Норвегии норвежского писателя Карла Уве Кнаусгора настал творческий кризис, и он решил, что больше не может писать основанную на вымысле художественную прозу. Вместо этого он решил написать историю своей жизни, со всеми мелкими бытовыми подробностями. Два года Кнаусгор писал как одержимый, по десять страниц в день, сырым языком без малейшей редактуры. Результатом его трудов стали шесть объёмных томов под названием «Моя борьба».

«Моя борьба» произвела эффект разорвавшейся бомбы. В одной только Норвегии она разошлась тиражом свыше пятисот тысяч копий. В стране с населением в пять миллионов человек это означало, что с трудом Краусгора ознакомился каждый десятый. Каждый десятый норвежец узнал, как Кнаусгор общается с друзьями о литературе, пьёт кофе, ссорится с женой по бытовым вопросам и мечтает, чтобы все от него отстали и позволили спокойно писать. В «Моей борьбе» вообще содержится очень много шокирующих автобиографических подробностей о жизни самого писателя… и его родных, в том числе об алкоголизме его отца, биполярном расстройстве и попытке суицида его бывшей жены и прочих подобных скелетах, которые его семья предпочла бы сохранить в шкафу.

Публикация «Моей борьбы» рассорила Кнаусгора с половиной родственников, возражавших против своего включения в его опус. Писатель получил щедрую дозу смертельных угроз и судебных исков.
«Моя борьба» написана в модном на сегодняшний день жанре автофикшн — кросс-жанровом направлении литературы, представляющем собой смесь автобиографии и художественной прозы. Другими словами, автор пишет о реальных событиях, но не ставит себе задачи достоверно рассказать о том, что произошло, делая акцент на эмоциях, чувствах и ощущениях, поэтому может позволить себе перемешать достоверные факты с вымыслом.

Судя по тому количеству грязного белья, что высыпал Краусгор, и той реакции, которую публикация «Моей борьбы» вызвала у его семьи, он особо не работал с вымыслом и описывал реально случившиеся факты, по крайней мере, свою версию событий или же своё восприятие случившихся событий. Пока он пишет о себе, к нему никаких претензий нет, но имел ли он право рассказывать о таких вещах, как пристрастие к алкоголю его отца или биполярное расстройство его бывшей жены? Даёт ли ему знание подобных тайн право раскрывать их миллионам других вещей? Скорее всего, даёт, ведь Краусгор может подчеркнуть, что раскрытие этих тайн необходимо для того, чтобы полностью нарисовать картину его эмоционального состояния, поскольку такие события, как пьяные выходки его отца и попытки суицида его жены, не могли не влиять на него, на его чувства и на его психику. Но мог ли он обставить публикацию так, чтобы не ссориться с половиной собственной семьи? Скорее всего, мог. А точнее, у него было аж пять вариантов выхода из ситуации.

• Получить одобрение всех задействованных в повествовании лиц. Это наиболее оптимальный, хоть и самый рискованный вариант. В лучшем случае Кнаусгор получил бы разрешение на публикацию, но он мог всё равно задеть их чувства, его могли заставить переписать весь текст или отдельные куски, а в худшем — он бы и вовсе получил категорический запрет.
• Сжечь все мосты, наплевать на чувства родных и опубликовать всё как есть. Кажется, он так и поступил.
• Показать историю незаинтересованным третьим лицам и получить их мнение относительно уместности публикации тех или иных фрагментов.
• Заявить, что это всё авторский вымысел. В случае с художественной литературой ещё может сработать (хотя прототипа героини «Кошатника» это не спасло), но в случае с автофикшн всё по умолчанию считается правдой.
• Опубликовать под псевдонимом или анонимно. Так, к примеру, поступила писательница и поэтесса Сильвия Плат, опубликовавшая автобиографический роман «Под стеклянным колпаком» под псевдонимом Виктория Лукас (хотя прототипа героини «Кошатника» это бы тоже не спасло).
• Дождаться, пока умрут все заинтересованные лица, а также их родственники и наследники. Наиболее проигрышная стратегия, поскольку это, во-первых, никак не решает проблемы этичности обнародования скелетов, а во-вторых, вы можете до этого момента банально не дожить. К тому же, как показывает пример с Владимиром Сорокиным, которому изрядно досталось от потомков Анны Ахматовой после публикации «Голубого сала», кончина действующих лиц и свидетелей не освобождает писателя от гнева их потомков.

Самоцензура и свобода слова

Англоязычные писатели признаются, что во время работы над новыми книгами всё чаще задаются вопросами: не обидит ли тот или иной пассаж ту или иную группу населения?

С одной стороны, подобная самоцензура не способна привести ни к чему хорошему, поскольку ограничивает полёт фантазии и видение писателя. Но с другой стороны, точно ли любые мысли можно высказывать в письменной форме? Литература предоставляет трибуну любому, способному связать три слова в предложении, но все ли подобные ораторы заслуживают того, что их высказали?

Перефразируя Михаила Бакунина, «свобода одного человека заканчивается там, где начинают нарушаться права другого». В таком виде высказывание применимо и к художественной прозе: откровенно оскорбительные, расистские и экстремистские высказывания в принципе не должны выплескиваться на бумагу.

Культура обиды

Но как быть с тем, что в современном мире кого-то могут оскорбить совершенно, на первый взгляд, невинные слова, в которые автор и не вкладывал оскорбительного смысла?

Здесь могут помочь следующие советы

1. Если вы собираетесь писать на темы, хотя бы в перспективе способные кого-то задеть, проконсультируйтесь с представителями этих групп или хотя бы покажите им готовый текст.
2. Хуже всего обстоят дела с шутками: то, что еще недавно воспринималось совершенно спокойно, сегодня может не рассмешить аудиторию, а разъярить.
3. Если вы не знаете, что сейчас относится к оскорбительным и может задеть ту или иную группу населения, проконсультируйтесь со словарем проекта «Такие дела», который разъясняет, каких слов и почему следует избегать.
4. Помимо тем, способных настроить против автора западное общество, есть несколько вопросов, способных вывести из себя российское. Всем пишущим на русском языке следует крайне осторожно обходить любые темы, связанные с чувствами верующих, оценкой роли советского народа в победе во Второй мировой войне и территориальной целостностью Российской Федерации. А вот такая тематика, как пропаганда нетрадиционных отношений, легко обходится присвоением книге рейтинга 18+.